ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.

Болотистая равнина совершенно безжизненна, погружена в зеленоватые сумерки. Жуткое, спектрально чистое зеленое зарево разгорается над горизонтом — неземная, нечеловеческая заря Зоны. Через минуту из-за черной гряды холмов выползает разорванное на несколько неровных кусков зеленое солнце.

— Вот за этим я тоже сюда пришел… — сипло произносит Антон. Лицо его зеленоватое, как и у Профессора. Профессор молчит.

— Не туда смотрите, — раздается голос Виктора. — Сюда смотрите.

Антон и Профессор оборачиваются.

Внизу, под заброшенной автозаправкой, вздыбилась земля.  Как будто взрыв поднял в воздух камни вперемешку с мусором, да так и замер. Выглядит жутковато. В самом центре этой чертовщины как будто дрожит раскаленный воздух, искажая всё. И ещё что-то такое. Нет, этого просто не может быть. А если смотреть достаточно долго… Нет, лучше отвести глаза. Не нужно этого видеть, не нужно.

Вероятно, это когда-то было человеком. Чёрт! Бедолагу вывернуло мехом наружу. И он тоже застыл в том мареве в полуметре над землёй.

— Это что за хрень? – одними губами шепчет Профессор и снимает очки, чтобы протереть их. Очки запотели то ли от утреннего тумана, то ли от выступивших на глазах Профессора слёз.

— Это? Аномалия. «Коготь» называется, — Виктор смотрит на парящие в воздухе останки человека безразлично, повидал и не такого.

— Аномалия? Хм… Я их не так себе представлял. Вернее, вообще никак не представлял, — встревает в разговор Антон. – А правда, что они живые?

— Кто?

— Ну аномалии эти.

— А хрен их знает. Может, и живые. Научники своими приборами в них тыкают уже много лет, а ни хрена понять не могут. Я вам так скажу, это совершенно без разницы, живые или неживые. Наше дело – держаться от них подальше. Они разные бывают, это ещё не самый плохой вариант – ее хотя бы видно, жабу эту. А бывают невидимые. Вот эти – самые опасные.

— И как узнать? Если невидимая? – Профессор, нацепив очки, говорит уже своим обычным голосом, в котором даже проскакивают нотки привыкшего командовать человека.

— А болты на что? Берешь болт, бросаешь перед собой. Если всё нормуль – делаешь шаг. Бросаешь следующий болт. И так далее. Я же объяснял.

— Ага, теперь понимаю. Я-то поначалу подумал, что это метафора такая, — опять встревает Антон. – Ну, когда ты сказал, что мы своими болтами будем прощупывать дорогу, я подумал, что... А, ладно, забудь.

Солнце поднимается выше и становится обычного цвета, восстановив свою сферическую форму. Трое идут по Зоне, время от времени бросая перед собой ржавые болты. Антон складывает в голове буквы в слова – начало нового романа. Слово цепляется к слову, сюжет возникает и разворачивается сам собой. Антон матерится неслышно. Надо же, дома в тиши своего кабинета ни одной строчки в голову не приходило, а тут льётся потоком. И как назло, нельзя остановиться и записать. Забуду, не смогу потом вспомнить, с тоской думает Антон, шагая за Профессором.

2. 

Профессор, дойдя до пустой ржавой бочки, наполовину вросшей в землю, оглядывается по сторонам, бросает по болту вперед и вправо. Оборачивается. Прикрыв глаза от солнца, глядит на двоих позади себя.

— Можно, я закурю? А то ухи уже пухнут, – просит Антон.  
— Покуришь на «Адовске», терпи.
— «Адовск»? Это вот тот корабль?
— Крыса ты сухопутная, — беззлобно усмехается Виктор. – Кораблем можно назвать только военное судно, а это — сухогруз. Чувствуешь разницу?
— Что пеньком об сову, что совой об пенёк.
— Так, хорош базарить. Пошел!

Ссутулившись и втянув голову в плечи, Антон бредёт к Профессору, загребая ногами высокую сухую траву. Видно, что ему страшно до судорог в животе. Ничего, поначалу все боятся. Это даже хорошо, что боятся. А вот потом наступает второй этап у каждого, кто пришел в Зону – этап, когда новичок начинает верить, что он особенный, и Зона его не тронет. Вроде как и все пули мимо, и аномалии не больно кусают, и мутанты стороной обходят. Самый опасный момент — в это время большинство как раз и погибает. Нет ничего опаснее, чем поверить, что Зона к тебе добра. Это злобная сука, злобная, безжалостная и кровожадная.  Виктор не верил ни в бога, ни в чёрта, ни в судьбу, ни в удачу. А особенно он не верил в доброту Зоны. Может, потому и жив до сих пор?

Антон и Профессор стоят рядом, повернувшись к Виктору. Антон поднимает руку и машет призывно, дескать, путь свободен. Туристы, млять. Так думает Виктор безо всяких эмоций. Надо цену удвоить за свои услуги, думает он, всматриваясь вперед, туда, где заслонила половину неба мёртвая железная туша болотного ледокола, как часто в шутку называли этот теплоход бывалые сталкеры. Слишком тихо, нехороший знак. Неужто влипли? Не, нельзя прямо идти, не пройдем мы прямо. И возвращаться нельзя, в Зоне никто не возвращается, не любит такого Зона. Вот только что прошел, всё чисто, вроде, а повернул назад, пару шагов сделал – и каюк. Насмотрелись, знаем.

Значит, идем вправо, через портовые краны.  Стоят, шеи свои жирафьи задрали в небо, огромные, неподвижные. Там в прошлый раз нормально пройти можно было, только Жгучего Пуха намело на опоры, откуда только эта дрянь берется. Да, решено, идем через краны.

Виктор делает шаг. И тут справа, со стороны этих самых кранов, что-то блеснуло. Как будто солнечный зайчик. Мгновенье — и ничего. Виктор даже не успевает заметить, откуда точно была вспышка.
— За ногу тебя шлёп! – с досадой бормочет Виктор.

3.

 Сбросив свой рюкзак к ногам провожатых, Виктор вынимает из кармана штормовки пачку «Примы», спички и закуривает. Профессор смотрит выжидательно, а вот Антон сразу наливается злостью — ощеривается в злобной ухмылке, спрашивает ядовито:
— Ты ж говорил, покурим на сухогрузе. Не?
— А всё, мужики, можно курить прямо здесь. Приехали. Конечная, — Виктор усаживается на землю.
— В смысле «приехали»? В каком смысле? — Профессор удивлён.
— В коромысле! Приехали — это значит, приехали. Сушите вёсла.

— Погоди, а как же «Адовск»? Вот же он — рукой подать. Мы же туда шли.
— Не тупи, Антон, не тупи, брат. Это Зона. Тут прямых дорог нету, я же объяснял. Есть тропы, зачастую кривые и извилистые, но и они меняются постоянно. Где сегодня прошел, там завтра уже смерть ждет. И наоборот. А мы сейчас сядем на жопу ровно и будем ждать.
— Чего ждать? — оба провожатых хором.
— У моря погоды. Ждать будем, пока Зона знак подаст, укажет путь. Дискуссия окончена, садитесь, мужики, закуривайте.

А солнце уже почти в зените, ни облачка. И жарит так, как будто не октябрь, а середина лета. Тишина абсолютная, лишь слышно, как Антон копается в своем рюкзаке, чем-то позвякивая. Наконец он извлекает небольшой металлический термос, нестерпимо блестящий на солнце своими полированными боками. Открутив крышку и принюхавшись к содержимому, Антон говорит:
— Кофе робуста средней обжарки. С коньяком. Угощаю!
— С чем-чем? — поперхивается сигаретой Виктор.
— С коньяком. Армянский, 5 звезд, настоящий.
— Дай сюда!
Виктор выливает содержимое термоса в траву.
— Ты! Ты что творишь, гад?! — Антон взвивается с места с грацией кошки, но уже поздно. Кофе и коньяк впитала в себя сухая земля.

— Как в сухую землю, — задумчиво и тихо говорит Профессор. 
— Антон, ты или тупой, или глухой, — Виктор совершенно спокойно протягивает обратно пустой термос. — Я же несколько раз сказал — никакого алкоголя. Говорил?
— Ну.
— Какие вопросы тогда? Профессор, я надеюсь, ты спиртного с собой не несешь?

Профессор молча лезет в свой рюкзачище, достает фигурную бутылку темного стекла, сковыривает жестяную пробку и выливает содержимое себе под ноги. Антон, глядя на это, тяжело вздыхает. В воздухе отчетливо пахнет спиртом.

— Олигофрены, млять! — обращаясь к небу, говорит Виктор.

----------------------------------------------------------------

//автор иллюстраций: нейросеть Kandinsky 2.1//